Фортуне де Буагобей - Дело Мотапана
— Стало быть, он не с этими Каль… Коль… Не могу выговорить…
— Напротив, подозреваю, что он станет их защищать… Так что, вероятно, Куртомер шел от него, а может быть, и от графа. А это гораздо хуже, потому что следователь — его родственник. Я даже уверен, что Куртомер уже говорил с ним, после чего тот посоветовал мне забрать жалобу. Не удивлюсь, если именно Куртомер принес ему ожерелье… Да, именно так! Кальпренед-отец нашел его в комнате сына, позвал к себе красавчика лейтенанта и попросил передать вещь своему родственнику — следователю. Жиромон, я тебя прощаю: благодаря тебе я теперь вижу этих людей насквозь.
— Вот и прекрасно! — воскликнул Жиромон. — Ты на меня больше не сердишься? Я не хочу ссориться с тобой, тем более что собираюсь предложить тебе одно дело.
— Хорошо! Ты можешь приходить ко мне хоть каждый день, но только вечером, с восьми до десяти часов. И ты не станешь больше хвастаться знакомством со мной. Скажи, какую жизнь ты здесь ведешь?
— Она мне уже наскучила. Я гуляю, ем, пью… Стол невкусный, коньяк похож на сахарную воду, у женщин лица словно из папье-маше…
— И ты хочешь жениться на парижанке?
— Из-за денег… и то если их будет много, потому что, если мне удастся одно предприятие, я и так буду богат.
— Предприятие! Неужели ты хочешь приняться за наше прежнее ремесло? Напрасно!
— Мое предприятие будет честным — надо просто завладеть кладом.
— Клад! — презрительно повторил барон. — Искать клады хорошо было после революции… Разумеется, первой… Убегавшая знать любила прятать свои денежки в погребах или стенах. Но те времена уже прошли!
— Ты сам сказал, что тот, кто купит дом после твоей смерти…
— Ты напрасно воспринял мои слова буквально. Я сделаю так, что мое сокровище не попадет в руки первому встречному. Но поговорим о твоем деле! Я не доверяю твоим фантазиям. Каждый раз, когда нам встречался торговый корабль, ты воображал, что он везет бочки с золотом, а оказывалось, что он нагружен досками или углем.
— Не всегда. Если бы нам не перепадала добыча, ты не стал бы домовладельцем в Париже. Но речь идет не о старых делах. Повторяю, ты можешь удвоить состояние.
— Черт возьми! Это интересно! Уж не открыл ли ты золотой рудник или алмазные прииски? Объясни, вместо того чтобы заставлять меня гадать!
— С большим удовольствием! Ты сказал о золотом руднике… А знаешь, где самые прибыльные?
— В Калифорнии, Перу и других местах. Уж не намерен ли ты учить меня географии?
— Я намереваюсь сообщить тебе полезные сведения. Настоящая золотая жила, старина, — это морское дно.
— А, затонувшие галеоны? Спасибо! Я был так глуп, что поверил в них и потерял на этом сто тысяч франков.
— Тут ты ничего не потеряешь! Слушай меня внимательно. История, которую я тебе расскажу, длинная, но я постараюсь изложить ее кратко. Я никогда не говорил, что делал после того, как расстался с моими друзьями-китайцами?
— Нет! Я знаю, что ты поместил деньги в калькуттский банк и отошел от дел.
— Это так! Меня чуть было не повесили. Это отбило у меня охоту вести прежнюю жизнь. И потом, я был достаточно богат. Я хотел отдохнуть и поехал в Японию, а оттуда — в Америку, где пробыл три года. Я решил было открыть в Колорадо большой торговый дом для отправки в Англию драгоценных металлов. Но мне это не удалось: я не гожусь для торговли. В январе семьдесят девятого я решил, наконец, поехать в Париж…
— В январе семьдесят девятого! Сейчас декабрь восьмидесятого, а ты только что приехал!
— Да! В дороге у меня были приключения. Во-первых, вместо того чтобы сесть на пароход, который плыл из Нью-Йорка до Гавра, я выбрал парусное судно… Не люблю пароходы…
— Это с непривычки… Ты же сделал свое состояние на парусных судах. На «Гавиале», например.
— По этой причине или по другой, я сел на трехмачтовое судно, отправлявшееся в Ливерпуль. Оно принадлежало калифорнийцу, с которым я познакомился в Мексике. У него было что-то около двенадцати миллионов в золотых слитках. Говорили, что он открыл рудник в Соноре. Эти двенадцать миллионов он вез в Англию. В Лондоне он надеялся получить за свои слитки больше, чем в Мексике.
— Начинаю догадываться. Вы потерпели крушение, твой калифорниец утонул, а его сундуки канули в море.
— Я думаю, мы доплыли бы благополучно, если бы нас не настигла буря. Вечером на второй день сломался руль. Нас носило по морю. В полночь мы наткнулись на подводный камень, и судно пошло ко дну. Калифорниец спал в своей койке и не проснулся. А меня выбросило на скалу. Если бы я верил в чудеса, то сказал бы, что это чудо.
— Ты выжил один?
— Один! Нас было на корабле двадцать два человека. Больше никто не уцелел.
— И тебя нашли на другой день?
— Нет. Я спасся сам.
— Вплавь?
— Да, берег был не очень далеко. И он защищен поясом подводных скал, которые тянутся более чем на милю.
— Я догадываюсь, где это место. А на берегу тебя, вероятно, встретили местные жители?
— Совсем нет! Местность там почти пустынная, и потом, признаюсь честно, я не хотел ни с кем встречаться.
— Но ты, наверно, нуждался в помощи!
— Я вынослив! К тому же я имел причины желать одиночества.
— Как! Ты уже тогда мечтал выловить миллионы калифорнийца?
— Подспудно. Никто, кроме меня, не знал, где судно пошло ко дну. Но об этом узнают. Обломки всплывут. Море выбросит трупы на берег, а компания, застраховавшая судно, займется его поисками. Но если корабль не найдут, то миллионы останутся на дне.
— Ты все шутишь! — пробормотал барон.
— Клянусь, я говорю правду. Обсохнув в хижине таможенников, я дошел пешком до ближайшей железнодорожной станции и уехал.
— Не заявив морским властям?
— Я никому ничего не сказал.
— Знаешь, Жиромон, ты поступил правильно! — воскликнул Мотапан.
— Ты сам поступил бы так же. Я принял меры предосторожности на случай, если кораблекрушение не будет доказано, но, признаюсь, на это не рассчитывал.
— А между тем это случилось.
— Да! Мне повезло!
— Ты это знаешь точно?!
— Совершенно точно! Корабль был застрахован в Лондоне на имя ливерпульского негоцианта. Я провел три года в Англии, собирая сведения. Страховое общество и ливерпульский негоциант так и не получили никаких известий о судне. Оно считается пропавшим, а все члены экипажа — погибшими.
— Так что для всех ты мертв!
— Это не важно, так как у меня тогда было вымышленное имя. И я один знаю, где лежат двенадцать миллионов.
— Разве в тех местах нет рыбаков и моряков?
— Есть, и даже больше, чем в других.
